хороших новостей для райнера не осталось. к исходу третьей ночи герр герстле готов примириться с тем, что лишения укрепляют дух - но залегающие под глазами борозды создают эффект разорвавшейся бомбарды. в кабинете раздрай, он всматривается в темноту и держит - на расстоянии вытянутой руки от себя - стопку писем, подобостратно игнорируя прессу. вытянутый чернилами швабахер шпигеля пытался приручить взгляд волшебника, заручившись поддержкой свисающей сверху светотени люмоса. герстле не желал это перечитывать еще раз: с утра все газеты обнаружили себя с одной заглавной темой 'международная делегация прибывает в магическую германию' (шествие смертников, желающих закончить войну - он с этой удавкой слишком давно, чтобы так сильно романтизировать возможности конфедерации) — штамповка сенсационного заголовка райнеру герстле, по правде, была не так интересна, как были интересны последствия, что их нахождение в берлине принесет.

отрефлексировать перемены ему удается ровно настолько насколько застрять в мысли, что проще было бы вывернуться позвоночником наизнанку, чем пережить это все разом. герстле вжимает реберные кости в кожу кресла, высвобождая прямую линию манжетов из захвата серебристых запонок. эльза крамер обозначает свое присутствие с деликатностью хищной птицы: герр герстле, оперативная группа двинулась во франкфурт. о своем ассистенте герр герстле знал ровно то, что считал необходимым знать: полукровная сирота (как он), как выяснилось позже - с фанатичным рвением желавшая изменить систему (совсем как он). за ценность этого партнерства он ничем не платит, а эльзе слишком мало лет, чтобы думать дважды перед тем как вообще что-то предлагать. утирая скопившееся в уголках глаз отчаяние рукавом, эльза дает непреложный обет (- я думала вы отправите меня в нурменгард. // - однажды отправлю. если не будешь делать то, что тебе говорят.) - карманы герра герстле тяжелеют от запрещенных заклинаний и коллекции невнинных жертв. спасибо, эльза. он щурится. франкфурт был мимо повестки.возможно, он просчитался.

хлопок аппарации, подвернутый воротник пальто устремляется вверх и райнер осматривается. цвет - новой - родины: алый. кирпичная кладка магического квартала - алая, алые и костры революции (знак равенства между ней и переворотом поставили слишком легко; райнер знает, что это не одно и то же), кровь тоже алая. ее хорошо видно на побелевших лицах, накрахмаленых - белых - манжетах и снегу. продвижение от угла бакхауфштрассе вглубь улицы сопровождало его торжественное молчание и взирающие, с прикрепленных - кое-как - агиток, герои войны. пропаганда обрела голос освободителя - бодро и призывно колдографии смещали фокус с лиц на нарезку военной хроники. герстле не испытывает на этот счет ничего, что бы обнаружило в нем человечность (атрофирована до стекающей сукровицы); райнер вытравливает из себя любой намек на сожаление и сочувствие, паразитирует на теле великой и могучей священной революции: ради общего блага. ради общего блага в нем не осталось линий, которых он не мог бы преступить. ради общего блага он научился врать и выкладывать волшебников стройными рядами на берегу эльбы. ради общего блага райнера герстле попросили отдать честь - и он отдал ее буквально.

на пороге он утыкается в затылок герра келлера. его всполошившийся взгляд и выроненный табак ничего не значат, разлетающееся (предупреждающе) 'британец' - возможно, да. (- что тут у нас? // - герр герстле, наводку на связного сопротивленцев дали.) если включить голову, нетрудно догадаться, что его люди, с уже одинаковой вероятностью, по обе стороны  - для него подобная диверсия не первая и далеко не последняя. намерение романтизировать работу на два фронта умерло в зародыше и порой райнер забывает какова была конечная цель, - думает, что уже не прочь возлечь под авадой, просто, чтобы этот все уже наконец закончилось.

переживать поздно. дрейфующий взгляд цеплял обиходные безделушки и вещицы поверх каминной полки, но заломанные концы пергамента (сложенные вчетверо) представляли больший интерес. cреди выпотрошенных ящичков стола волшебники держали связную подвешенной. герстле выберет крайний у стены стул и сместить фокус с округлившихся глаз волшебницы на разбросанные письма. райнер возлагает надежды, что они - хотя бы - зашифрованы. после первичного допроса ее отдадут следственному отделу - и она больше не будет его заботой, его заботой будет наследство, что она оставила ему разгребать. дешифровщики справятся с этим за две недели - и этого до паршивого мало, чтобы разрешить столь щекотливую ситуацию (учитывая все обстоятельства - времени у него нет совсем).

в министерстве его догоняет усталость, громовещатель из бюро дешифровки (провести предварительный осмотр писем не представляется возможным) и харфанг фетцель. обоих братьев фетцель герстле подвел бы к плахе первыми. или удавил. одному нельзя было давать в руки власть, второго подпускать к людям в принципе.

Ты не хотела бы ее навестить?

В одном из длинных коридоров Nebula Урсула шелестит подолом [атласным, шелк нынче непрактично] - обстановка без резного дерева на перилах и фамильных гобеленов, но тяжесть голоса падает о мраморный пол цвета карамельного птицемлечника. Ей не нужно брать паузу в день [на то, чтобы обнаружить - при сближении - он это всерьез], ее злость давно разучилась расходиться трещинами [теперь Улла лишь вскользь рассматривает выцарапанные (кем-то иным) из рам осколки зеркала, чтобы обнаружить там ровным счетом ничего] - ни у кого в этой комнате нету ни желания, ни времени выяснять, что на самом деле она подумала. Раута впивается в затемненную сумраком карамель окон лопатками, закладывая руки за спину [в крепкой сцепке рук не читается напряжение, лишь общая готовность тела отвечать на атаку, если такая хоть когда-либо последует] - стоит ли? это в сущности ничего не меняет - она понимает, что для него у нее нету ни слов в дополнение, ни оправданий, ни веры в том, что ее визит [даже очень символический] хоть скрасит общую картину неудовольствия от обстоятельств. Он никогда не вмешивался, возможно, зря. Конфликтующая реальность: тогда она бросает слишком холодное [возведенное в абсолют] - это моя ошибка, что ее не стало, наутро она садится в nebula's canteen, прямо напротив [могла бы по правую руку, но стоит ли?] - разрешения, разумеется, не спрашивая, так словно бы этого разговора никогда не существовало. От старых привязанностей она избавляется быстро [в голове ничего не должно оставаться - лжет] - ни вещей, ни воспоминаний о.

Я подумаю.

Воротник Уллы топорщится, когда она это говорит, - топорщится кружевом безотчетной ностальгии и тоски, ажурно сплетенной из шелковых лент слишком долгой дружбы, чтобы иметь мужество отпустить ее ровно также как и нелюбимое сердце. Улла морщится. По пути есть Церковь, Фэрпорт-роуд, ей нравилось. Исколотая нападками прозорливо настроенных подачек, Улла удивленно вздернула бровь [большее не позволили манеры], ты это не всерьез, да? Восприятие искажается повторно, когда к пятой по счету усыпальнице Раута испытывает легкое отторжение пресыщения - упиваться архитектурными красотами, нависающими над погребенными, было ее не самом любимым времяпрепровождением; bmw 327 coupe трогается единовременно [почти] с тем как на темный мраморный камень кладутся алые розы. Улла не очень любит розу, но в такой обстановке кто ее спрашивал, что она любит? Ступать вот между металлических оград и укрывать изумрудные волны бархатного подола в волнах вязких теней тумана тоже, но опять же. Покой Рауты отделан грубыми стежками, и пока она поддавалась на необходимость [с меня не убудет] заехать - по пути - в еще одно место, Церковь уже виднелась. Пальцы скользили по коже - руль податливо поворачивал.

Здесь был кто-то еще.
Это имело бы значение, если бы не было так откровенно все равно.

Деревянный массив пола не может сдержаться звуком мягких шагов, пробирается внутрь Улла без напряжения, но с голодным ожиданием, когда лицезреет впереди - от себя - пару фигур. Кожа Урсулы преломлялась, светилась отражением запыленных витражей, в пронзающей зеленце глаз отражается триптих [если вскрыть Рауту прямо сейчас, то обнажится зарево праведного гнева - воздаяние детям (детьми)? вот такие у нас ныче игры] и его венец [дистанция - безусловно - помогает воздать должное эстетическому замыслу, если таковой был у Создателя // мэрроу скептично выгибается позвонками, оголяя - сеундно - свое неудовольствие от увиденного], Улла думает, как занимательно. Терпкости ощущениям добавляет собравшаяся компания: цитирование Библии Улла находит в высшей степени исключительным, дополняющие [и так туманющуюся сдавленным вдохом] обстановку вопросы - острыми; Раута, кажется, деконструирует до мельчайших подробностей собравшихся и препарирует свои личные ощущения, отделяя их от азартного напряжения в каждом позвонке.

Есть в этом всем что-то звеняще-глухое, нехорошо и пусто в Церкви. Урсула делает пару [один большой, на смену ему приходят четыре маленьких] шагов вперед, ближе к алтарю; на отдалении слышится весьма резонное [у Уллы были свои счеты, кажется это так называется], - Или нынче все католики преподносят к алтарю девушек?, - пахнет розами [приходится напоминать себе, почему она не любит розы] и чем-то еще, но этот запах ей [пока] не знаком, - Не дело Святой инкивизии, не так ли, падре? - Улла заправляет выбившуся прядь за ухо, не оборачивая взор ни к кому конкретно, приглаживая ткань платья, когда равняется - зрительно - с детьми. Определенная дистанция помогает ей разрубить невидимую нить преждевременных суждений: Улла осматривает стопы - в грязи [либо измазанные естественным путем - если она бежала, либо же это часть художественного замысла творца; ответ варьируется в зависимости от погружения стопы при передвижении (земля в Рочестере и окрестностях еще не везде промерзла - значит шанс, что она могла быть босиком до убийства - не исключается) // что ставит знак вопроса в развилке: ее убили где-то еще и привезли сюда или - все же - убили здесь и закончили свое дело прямо у алтаря?], отмечает выжженные - кровавые - раны на животе [нужно всматриваться в края - рваные как от ножа или какое-то воздействие магии? делали их до или после убийства? //Раута бегло обегает взглядом тело, чтобы выискать следы сопротивления, кои могли бы на подобное указать], - Уже кого-то вызвали, Святой отец? Я - врач, умалчивается; Раута не хотела бы давать никаких заключений без более детального осмотра тела. - Среди нас есть чародеи, кто мог бы сказать - знакомы ли эти рунические письмена на маске?

Густой воздух Улла растирает между большим и указательным.